Стратегия силового подавления этнополитического конфликта на Северном Кавказе (на примере Чеченской Республики)

Распад СССР высветил всю сложность системы межнациональных отношений, заключающей в себе как созидательный, так и разрушительный потенциал.

Многовековой уклад мирного межнационального сожительства и совместного труда, взаимной помощи и поддержки, мудрости в преодолении ссор и обид оказался вытесненным кровавым противоборством, получившим наименование «этнополитический конфликт». К середине 90-х годов на территории бывшего СССР имелось 180 точек, где межнациональная напряженность вылилась в столкновения. Треть его территории (7 млн км2) оказалась вовлеченной в территориальный передел. На охваченной этнополитическими конфликтами территории проживает более 30 млн. человек.

Национальная вражда унесла десятки тысяч жизней, согнала с насиженных мест многие сотни тысяч человек.

Эскалация межэтнических противоречий привела к тому, что в ряде случаев внутренние межнациональные конфликты стали выливаться в межгосударственные.

Усилилось кланово-конфессиональное противостояние.

История этнополитических конфликтов настолько длительна, что современные представления, основанные на методах их разрешения в рамках либеральной цивилизации, отражают лишь ее миг. Это теоретическое положение применимо и к России, прошлое которой оставило нам сложные и запутанные межнациональные проблемы.

Например, на Северном Кавказе нет ни одной территории, ни одного национального образования, которые в последние сто лет не изменили свои географические очертания десять раз [1] . Отсюда следует, что любой этнополитический конфликт на территории России — явление историческое, обладающее внутренней динамикой, многообразием форм проявления и стадий развития, меняющимся составом участников. Без преодоления этнополитических конфликтов, без введения их в цивилизованное русло, без создания культуры разрешения таких конфликтов прочное российское государство невозможно. Не будет преувеличением сказать, что это — один из центральных вопросов политики России в осуществлении коренных социально-экономических и политических преобразований в обществе.

Этнополитические конфликты, ведущие к распаду полиэтнических государств и утрате правительственной монополии на легитимное принуждение, - важный аспект изучения социального контроля этнического насилия. От эффективности контроля зависит успех модернизации. На первый план выходят проблемы причин насильственного этнополитического конфликта. От комплексного анализа микро-, мезо-, и макроуровневых условий этнополитического конфликта и его типов зависит оценка адекватности правительственных стратегий сдерживания этнического насилия.

Степень научной разработанности темы. В отечественных и зарубежных научных изданиях последнего деся тилетия опубликованы сотни и сотни материалов, посвященных анализу причин этнополитического конфликта и его управления.

Конфликт на этнонациональной почве стал предметом исследования этнологов, исто риков, политологов, правоведов, социологов, конфликтологов, регионоведов, психологов, философов и представителей других отраслей зна ния [2] . Социокультурная парадигма анализа политической реальности формировалась в течение второй половины ХIХ - ХХ вв. в рамках социологии культуры (М. Вебер, Э. Дюркгейм), культурной антропологии (А. Кребер, Б. Рут, П.П. Эванс-Причард), системно-функциональной теории (Т. Парсонс и Р. Мертон), теории символического интеракционизма (Д. Мида), и нашла своё отражение в трудах зарубежных политологов Г. Алмонда, С. Вербы, Ж.-М. Денкэна, М. Догана, Л. Пая. В отечественной политической науке в последние три десятилетия сформировалось собственное социокультурное направление в изучении политики.

Ученые К.С. Гаджиев, А.И. Соловьев, Ю.С. Пивоваров, объясняют специфику российского политического процесса через культурные детерминанты, которые определяют строение, механизмы развития и форму политических явлений. Среди классиков западной общественной науки, внесших наиболее значительный общетеоретический вклад в разработку методологических основ этнополитических процессов и проблем национализма, являются Б. Андерсон, О. Бауэр, Э. Геллнер, Д. Горовиц, Т. Гурр, У. Коннор, М. Манн, Дж.

Ротшильд, Р. Ставенхаген, Э. Хобсбаум и др. В 1970-1980-е гг. значительную долю отечественных исследований в области национально-этнических отношений составляла критика зарубежных теоретических концепций, что позволило советской научной общественности ознакомиться с состоянием конфликтологического знания в зарубежных исследованиях.

Следует назвать, прежде всего, работы В.С. Агеева, Г.М. Андреевой, И.С. Кона, С.К. Рощина, Г.У. Солдатовой, П.Н. Шихирева, А.К. Уледова и др. В дальнейшем отечественная этническая конфликтология сложилась из нескольких школ и направлений, существовавших к концу 1980-х гг.: Во-первых, это историки и этнографы, изучавшие этнические конфликты в зарубежных странах и накопивших немалый объем эмпирических знаний об этнических, этнорасовых и этноконфессиональных конфликтах в разных странах мира. Это работы Ю.В. Бромлея, Л.М. Дробижевой, В.И. Козлова, С.Я. Козлова, С.И. Королева, В.А. Тишкова, С.А. Токарева, Н.Н. Чебоксарова и др. Во-вторых, это специалисты в области национальных отношений советского периода, которые обратились к изучению этнических конфликтов в силу резкого нарастания этнической напряженности и актуализации многих ранее латентных этнических конфликтов в обществе. В этом ряду необходимо назвать имена Ю.В. Арутюняна, Э.А. Баграмова, Т.Ю. Бурмистровой, М.Н. Губогло и др. В-третьих, это психологическая ветвь отечественного обществоведения. В постсоветский период многие из представителей психологического знания в этнологии внесли ценный вклад в развитие этнической конфликтологии, в исследование динамики этнических конфликтов, выработку мер по снижению этноконфликтной напряженности и постконфликтной реабилитации (А.О. Бороноев, А.Х. Гаджиев, А.Ф. Дашдамиров, В.Н. Павленко, П.И. Смирнов и др.). В-четвертых, это сформировавшееся со второй половины 1980-х гг. и в 1990-е гг. социолого-политологическое направление в отечественном обществознании (А.В. Дмитриев, Л.М. Дробижева, Ю.Г. Запрудский, А.Г. Здравомыслов, Э.А.. Паин, Л.С. Рубан, Е.И. Степанов). Цель и задачи работы. Целью реферата является исследование этнополитического конфликта и стратегии силового его подавления на примере Чеченской Республики. Для реализации поставленной цели необходимо решить следующие исследовательские задачи: концептуализировать понятие этнополитического конфликта, рассмотреть его природу, причины возникновения и сущность; типологизировать этнополитический конфликт; рассмотреть возможные стратегии правительственного контроля в этнополитическом конфликте; рассмотреть внутренние составляющие и внешние аспекты конфликта в Чечне; проанализировать эффективность подавления конфликта и рассмотреть ситуацию в Чеченской Республики на сегодняшний день. Глава 1. Теоретико-методологическая база для изучения этнополитического конфликта В отечественной и зарубежной литературе существует достаточно широкий выбор в определении этнического конфликта: даже беглый взгляд на заголовки статей и монографий предоставляет нам редкое изобилие названий, которые используются для обозначения конфликтности в этнических отношениях, в зависимости от приводимой аргументации, а в некоторых случаях - и от фантазии автора: этнические, этнонациональные, межэтнические, этносоциальные, этноэкономические, ирредентистские, сепаратистские, сецессионные, межклановые, национальные, межнациональные и, наконец, этнополитические конфликты [3] . 1.1. Понятие этнополитического конфликта В отечественной и зарубежной литературе существует достаточно широкий выбор в определении этнического конфликта: даже беглый взгляд на заголовки статей и монографий предоставляет нам редкое изобилие названий, которые используются для обозначения конфликтности в этнических отношениях, в зависимости от приводимой аргументации, а в некоторых случаях - и от фантазии автора: этнические, этнонациональные, межэтнические, этносоциальные, этноэкономические, ирредентистские, сепаратистские, сецессионные, межклановые, национальные, межнациональные и, наконец, этнополитические конфликты. В российской этнополитологии под этнополитическим конфликтом понимается конфликт, характеризующийся определенным уровнем организованного политического действия, участием общественных движений, наличием массовых беспорядков, сепаратистских выступлений и даже гражданской войны, в которых противостояние проходит по линии этнической общности [4] . В этом понятии глубоко отражена суть войны Армении и Азербайджана за Нагорный Карабах, столкновения между Северной Осетией и Ингушетией, беспорядков в Алма-Ате и др.

Разное понимание феномена «этничность» обусловливает широкий спектр интерпретации этнополитических конфликтов. Это связало с тем, что четко выраженный этнический параметр проявляется не сразу. Об этом свидетельствуют, в частности, события в Прибалтике в конце 80-х годов. Выступления там народных фронтов были расценены средствами массовой информации как этнические, хотя они на первых порах носили явно выраженный общедемократический характер, являясь проявлением воли населения освободиться от Центра.

Конечно, этнический компонент там присутствовал.

Однако самодовлеющую ценность он приобрел позднее, когда движение за суверенитет и независимость стало неудержимым. Не совсем правомерно трактовать как этнополитический конфликт и аналогичные процессы суверенизации и автономизации, которые проходят в России под флагом национальных движений (имеются в виду события вокруг договоров России с Татарстаном, Башкортостаном и другими субъектами Федерации). Чисто этнических конфликтов мало. Но вместе с тем этнический компонент имманентен многим разновидностям конфликтов. Анализ процесса исторического назревания этнополитического конфликта по времени, через различные фазы обнаруживает мощный потенциал его «перелива» из одной конфликтной разновидности в другую. Иначе говоря, зародившись как социальный, пройдя стадию этнополитического созревания и вылившись в межнациональные столкновения, конфликт может разрядить свою деструктивную энергию в нескольких сопредельных областях общественного развития. Здесь проявляется эффект синхронного воздействия на общественную среду, который может носить комплексный характер, выливаясь порой в кризис национально-государственного устройства (например, молодой федеративной системы). Многие элементы такого развития присущи, как представляется, трагическим событиям в Чечне.

Свойство этнополитического измерения современного конфликта заключается в том, что конфликт имеет скрытый период накопления и развертывания межэтнических противоречий. У каждого конфликта он имеет разную продолжительность.

Именно в этот период и происходит формирование собственно этнополитического потенциала конфликта, а также осознание национального статуса его участников, сопоставление ими своего статуса со статусом других национальных общностей и формирование отношения к ним. В это время решается вопрос о путях борьбы за власть и перераспределение материальных ресурсов. Недовольство собственным национальным статусом актуализирует историческую память, древние стереотипы межнациональной вражды [5] . 1.2. Природа, причины и сущность этнополитических конфликтов Природу этнополитических конфликтов в современных условиях вряд ли возможно всесторонне проанализировать с использованием инструментария только одной науки.

Представители разных отраслей научного знания (философы, этнологи, психологи, этнополитологи, экономисты и др.) создали несколько теорий, объясняющих причины возникновения этнополитических конфликтов и их динамику. Однако целостного исследования пока не создано.

Вместе с тем достаточно определенно выявились два подхода к анализу этнополитических столкновений.

Первый — социологический. Он явно доминирует. В рамках данного подхода причины конфликтов объясняются при опоре на анализ этнических параметров основных социальных слоев, групп, группировок, а также на исследование взаимосвязи и взаимовлияния социальной стратификации общества и разделения труда с этническими характеристиками региона, переживающего этнополитическую напряженность.

Второй — политологический.

Опираясь на такой подход, ученые первоочередное внимание уделяют трактовке роли национальных элит (прежде всего интеллектуальных и политических) в мобилизации чувств в процессе межэтнической напряженности и ее эскалации до уровня открытого конфликта. В качестве ключевого исследуется вопрос о власти, доступе к ресурсам. При всей важности вопроса о политических и национальных элитах ограничение анализа причин этнополитического конфликта сферой элит не дает возможности объяснить в полной мере сам феномен массовой мобилизации и интенсивности эмоций его участников. А вот социально-психологический срез этничности при исследовании ее политического измерения позволяет прояснить это.

Поэтому социально-психологические механизмы этнополитических конфликтов играют более важную роль, чем это представлялось в рамках традиционных политологических интерпретаций.

Именно через призму политического, с учетом социально-психологических факторов можно адекватно проанализировать изначальную силу стремления этнической группы к автономии, составить представление о ее конфликтогенном потенциале и готовности перейти к самым жестоким методам насилия ради достижения этой цели. Выбор в пользу такого методологического подхода к анализу причин возникновения этнополитических конфликтов позволяет предложить соответствующую их классификацию.

Основополагающими являются причины общецивилизационного характера, порождаемые объективным развитием человечества.

Например, Э. Блэк считает, что неравномерное протекание модернизации (общественной структуры, экономики, национально-государственного устройства и др.) в этнонациональных ареалах порождает конфликты между притязаниями этнических групп, с одной стороны, и реальными возможностями государства гарантировать обеспечение прав своих граждан — с другой. Эти конфликты носят универсальный характер. Через них на протяжении последних четырех веков прошла Европа, до сих пор ощущающая последствия этого процесса в Бельгии, Шотландии, Италии, Словакии и ряде других стран.

Последний век в России также прошел под знаком модернизации (с реформ 1861 г.), вызвавшей на разных этапах этнополитические конфликты. По утверждению А. Дейча, модернизация активизирует этническое сознание, способствует формированию политических устремлений к национальной автономии. В результате национальные конфликты возникают все чаще, охватывая в первую очередь многонациональные государства.

Следствием этого, считает он, становится распад таких государств на отдельные регионы.

Рассматривая проблему детерминации этнополитического конфликта, М. Гектер выдвигает концепцию «внутреннего колониализма», в которой обосновывает «триадную модель» возникновения этнополитической коллизии: во-первых, конфликтогенную по своей природе объективную обделенность этнических периферийных групп многонационального государства в процессе его неравномерной модернизации; во-вторых, осознание этой обделенности членами этнической группы как образа коллективных центро-периферийных взаимоотношений угнетения; в-третьих, формирование этнонационализма как реакции угнетаемого коллектива на «внутренний колониализм» Центра.

Следующий пласт причин, порождающих этнополитические конфликты, коренится в истории этносов и их всестороннем взаимодействии, сформировавшемся национальном складе ума, национальном сознании, психологии, традициях, идеологических стереотипах, переходящих из поколения в поколение, и др. И здесь важное место занимает национализм. В первую очередь с ним этнополитологическая наука связывает молниеносное разрушение системы «реального социализма» в Восточной Европе и в СССР. Национализм – специфическая форма национального самосознания, основанная на гипертрофии национального чувства, идее превосходства собственной нации и пренебрежении к другим [6] . Корни национализма заключены в определенном типе разделения труда. Как идея и общественно-политическая практика национализм заявляет о себе, когда процесс развития производительных сил вступает в период индустриализма.

Мощным источником подпитки националистической идеи служит противоречивая диалектика культуры и политики. Одним из важных источников националистических представлений и чувств служит внутренняя энергетика самого процесса национального развития, его естественная неравномерность. Как писал К. Каутский, различные темпы общественного развития для отдельных частей нации — это реальность, «благодаря чему одни живут еще в полуфеодальном состоянии, а у других царит уже высоко развитый способ производства» [7] . Совокупность источников национализма и его генетический тип показывают, что национализм — не пробуждение древней, скрытой, дремлющей силы, а следствие новой формы социальной организации, опирающейся на обобществленные, централизованно воспроизводящиеся высокие культуры, каждая из которых защищена государством или стремиться быть таковою. Чаще всего причиной этнополитических конфликтов становится воинствующий национализм. Ом выражает тенденцию к суверенизации больших и малых этнолингвистических общностей с целью создания независимой государственности, проявляется в растущей нетерпимости по отношению к национальным меньшинствам, усилении ксенофобии, жертвами которой становятся, прежде всего, беженцы, в нарастающем сопротивлении процессам интернационализации отношений между народами, в том числе региональной экономической и политической интеграции. В числе причин, порождающих этнополитический конфликт, можно назвать «политизацию этнической солидарности» (Ч. Фостер), получившую свое развитие в условиях либерализации политической системы в СССР в перестроечный период.

Разрушив средства эффективного контроля Центра над этнической периферией и не предложив концептуально ничего взамен для направления высвобождающейся энергии межнациональных отношений в русло созидательного реформирования, правящая элита фактически стимулировала национальную напряженность. В стихийном порядке возникали условия для трансформирования латентного потенциала этнополитической напряженности в открытые конфликты. На территории бывшего СССР развернулась борьба национальных элит за реализацию права этнической периферии на самоопределение и отделение от Центра. В настоящее время, после принятия Федеративного Договора и Конституции РФ, негативное этнополитическое развитие пошло на убыль, но далеко не исчерпало свой конфликтогенный потенциал.

События на Северном Кавказе свидетельствуют об этом с достаточной мерой определенности. Более того, региональные элиты продолжают использовать факт «мобилизации этничности» для достижения политических целей. Такая этнизация политики несет в себе серьезную угрозу не только детонации этнополитического конфликта по конкретной проблеме, но и длительной межэтнической войны. Остроту этнополитического конфликта усиливает поддержка из этнической солидарности одной из групп, участвующих в столкновении, со стороны родственной этнической общины за рубежом.

Возникновение на территории СССР 15 независимых государств сделало эту проблему еще более актуальной для каждого из них. В самостоятельном осмыслении нуждаются ситуационные источники этнополитических конфликтов. К ним У. Фольц относит внезапное исчезновение сдерживающих факторов внешней среды, что может произойти из-за быстрого ослабления высшей политической власти или неожиданного исчезновения внешней угрозы. В период конца 80-х — первой половины 90-х годов на территории СССР одновременно произошло и то, и другое.

Быстрые перемены в социально-экономическом положении одних этнических групп по отношению к другим неизбежно создают определенную напряженность в их взаимоотношениях. Не стоит сбрасывать со счетов и внутреннюю борьбу за лидерство в рамках этнической, группы, которая способна усилить напряженность в межэтнических отношениях. К ситуационным источникам следует отнести историческое, наследие межэтнических отношений, воздействие внешнеполитических факторов в регионе, экономическую ситуацию, проблемы внутриполитической жизни, уровень политической и общей культуры в очагах межэтнических коллизий и многое другое. Не исключено, что ситуационные факторы могут оказывать разное, подчас диаметрально противоположное, воздействие на участников конфликтогенной ситуации в разных регионах страны. В процессе назревания и разрешения этнополитических конфликтов ощутимо воздействие конфессионального фактора. Он не всегда заметен, но играет свою роль, например, в отношениях России и Татарстана, военных операциях по разоружению бандформирований в Чечне, присутствует в противоборстве Армении и Азербайджана, Грузии и Абхазии, Осетии и Ингушетии.

Почему так происходит? Дело в том, что принадлежность противостоящих сторон к различным конфессиональным культурам нередко ведет к конфликту.

Близость конфессиональных и этнических аспектов конфликта ни в коей мере не означает их тождества. Конфессиональная принадлежность всегда была сильней этнической идентичности. В этом историческом факте кроется разгадка отождествления религиозной и этнической принадлежности. Но это не означает их неразделенности. К тому же любая конфессиональная культура обладает большим миротворческим потенциалом, который может и должен быть использован для достижения межнационального мира. Эта истина — важная максима при принятии ответственных политических решений в целях урегулирования этнополитических конфликтов.

Важнейшей особенностью природы и сущности политизации межэтнических противоречий и коллизий является их динамика.

Анализ показывает, что этнополитические конфликты имеют некоторые общие контуры своего развития, характеризующиеся порядком выдвигаемых требований. Во многих случаях конфликты начинались с постановки и обсуждения проблемы национального языка (Молдова — Приднестровье). Именно эта сфера противостояния ранее всего переходила из скрытой формы в открытую. Она имела и имеет огромное мобилизующее значение, так как апеллирует ко всем людям данной национальной группы. Затем требования, как правило, переходят в политическую плоскость, перерастая в статусные притязания. И, наконец, борьба выливается в территориальные претензии, которые представляют собой конфликты по поводу ресурсов соответствующей группы.

Именно на этой фазе происходит оживление архаических представлений и требований об «исторической» оправданности выдвигаемых притязаний.

Искаженные архаичные идеи насыщают конфликт праисторическим содержанием, подтвердить или опровергнуть которое невозможно.

Парадоксально, но от конфликтов, детонированных архаикой, не застрахованы и общества, казалось бы, далеко ушедшие от архаичных форм и ценностей.

Генерируемые архаичные представления подпитывают националистические идеи и ведут к перерастанию локального насилия в отдельных регионах к повсеместной межэтнической войне.

Именно такую динамику обнаруживает, например, кровавое противоборство в Таджикистане.

Аналогичные опасные тенденции все более отчетливо проявляются на Северном Кавказе (осетино-ингушские столкновения, военные действия в Чечне). При обобщенном анализе этапов развития этнополитических конфликтов в разных местах наблюдается одна тенденция: вооруженное противоборство из поначалу локальной, относительно вялотекущей конфликтности полупартизанского характера как бы по одному сценарию перерастает в полномасштабные военные действия. Так было в Нагорном Карабахе, Приднестровье, Таджикистане, Абхазии. [8] Нельзя не заметить все более широкую «интернационализацию» конфликтов на территории бывшего СССР. В Приднестровье, например, ангажирована Румыния, в Таджикистане — Афганистан. В конфликтах активно участвуют иностранные военные наемники. Ещё один яркий пример – вооруженный конфликт в Чечне, где на стороне бандформирований воевали наёмники со стран бывшего СССР (Украина, Белоруссия, Грузия), Ближнего Востока (Турция, арабские страны Персидского залива), стран Средней Азии (Таджикистан, Афганистан), а также стран Африканского континента (Судан). Планка вооруженного противоборства на национально-этнической почве опустилась с межреспубликанского уровня (Армения — Азербайджан) до внутриреспубликанского (Таджикистан), до уровня автономий (Россия — Чечня, Молдова — Приднестровье, Грузия — Абхазия и др.). 1.3. Типология этнополитических конфликтов Этнический конфликт - это межгрупповая борьба за ограниченные ценности, участники которой определяют себя и противника по аскрип тивным и генотипическим признакам групповой принадлежности. От эт нического конфликта этнополитический конфликт можно отличить по содержанию политических требований инициаторов борьбы - организованной этногруппы. Этот вариант классификации именуется целевой типологией конфликта.

Сторонники целевой типологии усматривают отличительную черту эт нополитического конфликта в политических требованиях одного из его участников. В соответствии с целевой типологией этнополитические конфликты делятся на статусные и гегемонистские.

Статусные конфликты происхо дят в связи с требованиями изменения политического положения этно группы в обществе.

Требования могут быть двух видов: создание поли тической автономии и создание независимого национального государ ства. А.Я. Сухарев, В.Д. Зорькин, В.Е. Крутских именуют статусный конфликт сепаратизмом [9] . Он свидетельствует о групповом стремлении к отде лению.

Гегемонистский конфликт порождается требованием политичес кого преобладания этногруппы в отношении других этногрупп обще ства.

Гегемонистские требования относятся к желаемым привилегиям внутренней этногруппы и ограничениям внешней группы в экономичес кой, политической, правовой, культурной сферах.

Сохранение доминирования одной этногруппы над другой провоцирует затяжные конфликты.

Статусные и геге монистские конфликты происходят преимущественно между нацио нальными меньшинствами и доминирующей этнонацией.

Исследователи применяют дополнительные целевые классификации этнополитического конфликта. Г.С. Денисова и М.Р. Радовель предлагают различать в статусном конфликте три формы: сецессию – отделение с целью создания собственного государства; ирредентизм - отделение части территории с целью присоединения ее к соседнему государству; энозис - отделение с целью присоединения к государству, где проживает основной массив одноименного этноса.

Данная типология полезна в изучении интернационализации конфликта, поскольку ирредентизм и энозис приводят к межгосударственному конфликту. В типологии, предлагаемой Ю.Г. Запрудским, применяется критерий внутригосударственного уровня этнополитического конфликта [10] . Разли чаются местные, региональные и социетальные конфликты.

Первую группу образуют конфликты внутри государственно-правовых образований. Ко второй группе относятся конфликты между этими образова ниями, например конфликт Дагестана и Чечни в 1990-х гг.

Третью группу образуют конфликты между государственным образованием и прави тельственным центром, например в 1990-х гг. борьба между самопровоз глашенной Ичкерией и центральной властью РФ. Данная типология по лезна в изучении тенденций распространения местных конфликтов, локализации, регионализации или достижения социетального уровня, затрагивающего все многонациональное общество. Но эта типология не учитывает мотивационных причин конфликта. Без их определения труд но объяснить изменения уровней конфликта. В научной литературе можно встретить двухи трехпараметровые типологии этнополитического конфликта. З.В. Сикевич использует це левой и динамический аспекты протекания конфликта. В зависимости от целей конфликтующих сторон она называет пять конфликтов (кул турно-языковый, социально-экономический, статусный, территориал ный и сецессионный). Изучение конфликта в динамическом аспекте (степень обострения конфронтации) позволяет проследить переход от одного типа конфликта в другой.

Отметим, что данная типология не учи тывает мотивационные причины конфликта, без которых трудно предвидеть динамику конфронтации. В зависимости от мотивационной причины можно определить четыре типа этнополитического конфликта - защитный, статусный, гегемо нистский и элитарный. В защитном конфликте мотивационной причи ной обращения к этническому насилию является дилемма физической безопасности группы.

Мотивационная причина статусного конфликта заключается в груп повом страхе перед возрастающим преобладанием внешних групп или доминирующей субнации.

Специфика мотивации в статусном конфликте состоит в стремлении национального меньшинства к культурному, а не физическому выживанию, хотя мотив физического страха может усилить этническую солидарность.

Группа начинает воевать за желаемый статус из-за воспринимаемой угрозы разрушения своего образа жизни, своих институтов и полной ассимиляции. В гегемонистском конфликте доминирующая субнация не удовлетворяется сохранением своего образа жизни и институтов.

Гегемонистская группа принуждает иноэтническое население к маргинальному положению в обществе. В основе элитарного конфликта находятся властные амбиции этнических элит. По утверждению инструменталистов, элиты разыгрывают «этническую карту», используют этнический страх, ненависть и распро страняемую с помощью идеологизированных мифов гегемонистскую мораль в интересах достижения или сохранения своей власти.

Четыре мотивационные причины, лежащие в основе этнополитических конф ликтов, могут усиливать друг друга и побуждать людей к кровопролит ной и затяжной борьбе. В полиэтничном обществе одновременно могут существовать все типы конфликта. [11] 1.4. Стратегии правительственного контроля в этнополитическом конфликте Ситуация с исследованием проблематики этнополитических конфликтов в современной науке складывается таким образом, что больше накапливается знаний о том, как начинаются конфликты, чем о том, как им положить конец.

Мировой опыт показывает, что выход из этнополитического конфликта один — совместное достижение согласия и мира, в котором ценность собственно этнических требований снижалась бы по сравнению с повышающейся ценностью жизни человека. 1.4.1. Силовой контроль Нет более противоречивого средства поддержания мира, чем ис пользование силы.

Гуманитарии и правозащитники с подозрением отно сятся к режимам, которые призывают к применению силы для поддер жания социального порядка, поскольку зачастую этот призыв выступает предлогом для установления тирании.

Действительно, наделенные чрез вычайными полномочиями полиция и армия, которые усматривают в по лицейской дубинке и тюремной камере лучшее средство реагирования на любое проявление инакомыслия, неизменно оказываются той ис крой, от которой разгораются всяческие революции и социальные вол нения. Тем не менее сила - это, наверное, самое широко используемое средство для предупреждения конфликта. Даже в традиционно демо кратических государствах определенные типы поведения - физическое насилие, сговор с целью убийства, а также дискриминация - являются незаконными, и их проявление может вызвать ответное применение силы со стороны государства с целью сохранения установленного пра вопорядка [12] . Контроль необходим, чтобы уменьшить остроту дилеммы безопасности, ограничить поведение доминирующей этнической группы и удержать потенциально шовинистические элиты.

Группам, которые занимают доминирующее положение в обществе или стремятся использовать насилие для достижения своих локальных целей, контроль мешает организовывать этнические беспорядки под угрозой тюремного наказания.

Ненависть, опасение , зависть или презрение между представителями разных этнических групп могут быть сильными, но опасение быть наказанными государством предотвращает индивидуумов от действования в соответствии с чувствами.

Контроль также может заверять доминирующие группы в незыблемости их социального положения.

Силовой контроль также дает выигрыш во времени политически дея телям, стремящимся изменить общество, ибо он позволяет им установить новые институты в тех случаях, когда группы не принимают изменения добровольно.

Контроль действует в качестве дополнения к другим способам управления обществом, помогая правительствам устанавливать избирательные системы, создавать новую идентичность или другим образом изменять этнические и политические процессы.

Вместе с тем силовой контроль может иметь много недостатков. Наиболее существенный недостаток состоит в том, что контроль вызывает недовольство. Люди не любят, когда их ограничивают или беспокоят, и уровень недовольства растет в прямой пропорции по отношению к ве личине контроля. В то время как контроль снижает выраженность ди леммы безопасности, он же часто вызывает состояние беспокойства у групп, которые ощущают на себе тяжелый груз дискриминации со стороны государства.

Поэтому репрессивные правительства рискуют взамен сиюминутного мира завтра получить конфликт.

Наиболее влиятельные (гегемонные) этногруппы особенно недовольны контролем тогда, когда они перестают доминировать в государстве, теряют свое привилегированное положение. В таких обстоятельствах контроль будет восприни маться как препятствие в реализации групповых амбиций.

Сущность силового контроля составляет предотвращение этническо го насилия посредством устрашения.

Устрашение, однако, имеет множе ство форм.

Первый тип контроля - полицейский, который включает в себя обеспечение безопасности групп посредством наказания за кон кретный факт насилия.

Второй тип контроля - выборочный.

Выбороч ный контроль гораздо более действенный, чем полицейский, и включает в себя подавление лидеров и тех людей, которые стремятся создавать националистические организации.

Третий тип контроля - грубая сила. Он включает в себя систематическое и широко распространенное использование силы для подавления любого проявления этнической дея тельности, невзирая на то, имеется ли в ней компонент насилия или нет.

Четвертый тип контроля строится по принципу «разделяй и властвуй». В отличие от первых трех типов контроля, использование принципа «разделяй и властвуй» препятствует созданию националистической организации через игру на внутренних разногласиях между членами этнической группы, а не применением наказания.

Конечно, эти разно видности контроля - всего лишь идеальные типы, и правительства часто ис пользуют элементы из всех четырех категорий одновременно или поочере дно.

Стратегии силового контроля часто сменяют друг друга в реальной пра ктике.

Каждый из типов контроля направлен на свою часть обще ства.

Полицейский контроль воздействует только на тех людей, которые осуществляют насилие; выборочный контроль фокусируется на предуп реждении возникновения националистических организаций в целом и особое внимание уделяет потенциальным активистам; грубая сила конт ролирует все формы этнической активности.

Стратегия «разделяй и вла ствуй» несколько отличается от других форм контроля, так как она со средотачивает особое внимание на расколе группы и ее деятелей субэт нического уровня.

Родоплеменные, религиозные и региональные осо бенности часто становятся важными деталями, когда правительство на чинает искать возможные источники разделения, которые могли бы пре дотвратить активность группы как единого целого.

Средства у каждой стратегии также свои.

Полиция контролирует с помощью тюрем и военного утихомиривания тех, кто вовлечен в насилие; выборочный контроль часто использует цензуру или ограничение свобод наряду с драконовскими мерами наказания за насилие; грубая сила часто предполагает убийство любых членов этнической группы только потому, что правительство не оказывает им активной поддержки.

Способ «разде ляй и властвуй» часто состоит из административных изменений или дру гих попыток признания и усиления отдельных компонентов.

Силовой контроль всегда связан с ограничением гражданских свобод, что вообще нежелательно в принципе, поскольку только провоцирует гнев среди тех граждан, которые в этих свободах ущемляются.

Ограничение гражданских свобод нередко приводит к появлению других форм гражданской борьбы, уже не связанных только с этническими проблемами.

Ресурсы этнической группы, уровень ее внешней поддержки, доступ к оружию, социальная структура группы и тип режима - вот основные фак торы, которые определяют способность силового контроля сдерживать этническое насилие.

Несомненно, что не менее важным фактором эффек тивности является популярность правительства, осуществляющего конт роль, и хорошо обученные силы охраны правопорядка и безопасности. На осуществление эффективного контроля также влияет благососто яние этнической группы, формирующей полицию и силы безопасности.

Представители бедных групп, а также групп, зависимых от правитель ства, не могут рисковать средствами к существованию, поддерживая экс тремистов.

Наличие развитого гражданского общества, являющегося мощным ресурсом существования группы, снижает потребность в силово м контроле.

Поэтому значение контроля возрастает в условиях слабого гражданского общества.

Эффективность силового контроля во многих случаях можно оце нить по успешности борьбы с экстремизмом, т.е. с активностью этноор ганизации, стремящейся вооруженной силой и террором захватить и удерживать государственную власть.

Против экстремизма применяется стратегия подавления.

Стратегия подавления означает использование государством силы для пресечения насильственных действий этноорганизации и перевода кон фликта в легитимное русло.

Следующие ситуативные условия спо собствуют выбору стратегии подавления: превосходство силы государ ства, привычка правительственных авторитетов полагаться на силу, акты агрессии этноорганизации, этническое напряжение.

Отсутствие этих ситуативных условий означает наличие препятствий выбору стратегии по давления. Если подавление переходит в сверхреакцию, социальный кон троль этнического насилия утрачивает эффективность и способствует затяжному конфликту. 1.4.2. Посредническое вмешательство В конфликтологии понятие посредничества определяется через более общее понятие конфликтного менеджмента.

Термин «конфликтный менеджмент» имеет два значения - теоретическое и практическое. В теоретическом аспекте он означает раздел конфликтологии, изучающей проблемы управления конфликтами. Как практику или активность данным термином принято обозначать намеренное воздействие на изменение хода борьбы. К. Боулдинг, который одним из первых применил данный термин, имел в виду, что конфликты являются динамичными социальными процессами, имеющими скрытую ступень поляризации, а также переходящие в открытые стадии эскалации и окончания.

Однако конфликтный процесс не протекает автоматически.

Поскольку конфликты имеют последствия для участников и окружения, они становятся объектом управления в целях изменения их курса, выгодного участникам борьбы и окружению.

Теория конфликтного менеджмента служит практике в том случае, если знание, усваиваемое участниками конфликта, способствует достижению данной цели [13] . Конфликтный менеджмент надо отличать от явления, которое принято обозначать терминами «протекание конфликта», «ход борьбы», то есть последовательное прохождение ступеней или стадий конфликта от его возникновения и эскалации до исхода. Это цикличное течение борьбы складывается из конфронтации, противодействий участников конфликта, выполняющих роли нападения и защиты.

Конфликтный менеджмент есть особая активность участников конфликта и их окружения, намеренная реакция на протекание борьбы, изменяющая ход конфликта.

Конфликтный менеджмент как реакция участников этнического конфликта и третьей стороны на ход борьбы имеет разнообразные формы. Они могут быть соотнесены со стратегией и тактикой, ролевым поведением и качествами субъектов управления конфликтом, с его исходом и последствиями, успехом или неуспехом, субъективными и объективными причинами конфликта, на которое направлена управленческая активность.

Изучение проблемы посредничества требует обращения к методу классификации.

Необходимо определить признаки посредничества, отличающие его от других видов конфликтного менеджмента. Один из критериев типологии конфликтного менеджмента раскрывает происхождение слова «посредничество» (лат. medio , mediatum ) - «позиция между двумя крайностями», «действие в качестве третьей стороны или агента», «вмешательство третьей стороны» [14] Следовательно, все формы конфликтного менеджмента могут быть разделены на две наиболее общие категории: внутренний конфликтный менеджмент (без вмешательства третьей стороны) и внешний конфликтный менеджмент (с вмешательством третьей стороны). Критерий вмешательства позволяет отличать конфликтный менеджмент от механизма группового участия в конфликте в форме коалиций.

Коалиция - это временное объединения для совместных конфликтных действий, которое увеличивает силы защиты и нападения. В отличие от коалиций, которые направлены на потенциального или реального противника, третья сторона занимает авторитетную позицию к обеим сторонам-антагонистам даже в тех случаях, когда в окончательных решениях выражает свое предпочтение одной или другой стороне. [15] Чтобы выявить подтипы внешнего конфликтного менеджмента, необходимо учитывать отношение конфликтующих сторон к особому исходу конфликта: является ли исход борьбы результатом добровольного или принудительного конфликтного менеджмента.

Критерий «степени добровольности» уместен в изучении посредничества, на что обращают внимание юристы: «Посредничество в международной практике - одно из мирных средств разрешения международных споров.

Посредничество может осуществляться по просьбе спорящих сторон или по собственной инициативе, но обязательно при согласии спорящих сторон» [16] Признак «добровольности посредничества» является существенным. Он отличает посредничество от других форм вмешательства в конфликт третьей стороны. В ролях третьей стороны могут быть посредники, третейские судьи, судьи, полиция и армия. Все типы внешнего конфликтного менеджмента имеют миротворческий характер в том смысле, что они ориентированы на прерывность разрушительного конфликтного цикла. Более обобщенное определение миротворчества сводится к вмешательству третьей стороны в конфликт, что означает вхождение в ситуативные отношения между лицами, группами или организациями в целях прекращения конфликта. Типы внешнего конфликтного менеджмента различаются степенью авторитетного вмешательства, властными компетенциями третьей стороны в принятии связующих решений.

Поэтому не тождественны принудительное вмешательство третьей стороны (арбитраж, суд, репрессивное миротворчество) и посредничество.

Принудительные решения разной степени отличают арбитраж, суд и репрессивное миротворчество.

Стратегии арбитражного окончания экономических и споров этногрупп состоят в передаче спора на рассмотрение избранному или назначенному сторонами третейскому суду.

Компетенция третейского суда основывается на предварительном соглашении сторон.

Однако стороны, передавая спор на рассмотрение третейскому суду, обязаны подчиниться решению последнего [17] . В отличие от арбитража, суд, будучи органом государства способен к принудительному осуществлению принятого решения [18] . Наконец, репрессивный миротворец использует силу полиции и армии в разъединении конфликтующих сторон и в подавлении конфликтных эпизодов.

Притом, что суд и репрессивное миротворчество имеют свои стандарты оценки исхода конфликта, их объединяет ориентация на исход конфликта, в котором будут «победитель» и «побежденный». Посредничество в этническом конфликте является частью системы внешнего конфликтного менеджмента общества или сообщества. Оно имеет миротворческий характер и проектирует изменения хода конфликта в целях его окончания, минимизации деструктивных последствий насилия.

Посредничество - это отношение между внешними предложениями помощи и конфликтующими сторонами, нуждающимися в ней и соглашающимися на вмешательство третьей стороны. При всей заинтересованности сторон в посредническом отношении, оно остается временным.

Существуют разнообразные причины вовлечения третьей стороны в посредническое управление этническим конфликтом.

Третья сторона может вмешаться в конфликт по просьбе одного или обоих участников конфликта. Это вмешательство возможно по решению или просьбе других заинтересованных сторон, например, ООН, региональных организаций.

Третья сторона может быть вынужденным посредником, поскольку конфликт угрожает ее стратегическим интересам, например, вмешательство США в арабо-израильский конфликт, активность России в решении конфликтов на Кавказе и в Закавказье, или ради сохранения системы отношений, например, вмешательство федерального центра России в этнические конфликты субъектов Федерации. Но независимо от ситуативной причины, побуждающей третью сторону к посредническому вмешательству в конфликт, во всех случаях посредничество отличает добровольный характер отношений между третьей стороной и конфликтующими сторонами: стороны соглашаются на вмешательство третьей стороны, не обладающей властью диктовать исход конфликта.

Посредничество отличает особый коммуникативный механизм влияния на изменение хода борьбы. Этим механизмом будут трехсторонние переговоры, способные привести к соглашениям между конфликтующими сторонами. На данную черту посреднического управления конфликта обращает внимание Д.Т. Калашников. [19] Посредничество отличает проблемно-поисковый подход к конфликту.

Термин «проблемно-поисковый подход» используют исследователи, изучающие посредническое вмешательство в этнические конфликты разного уровня. [20] Часто проблемно-поисковый подход называют консультативным. Но это, скорее, ролевая характеристика посредничества в организации трехсторонних переговоров.

Посредники в конфликтном менеджменте не могут быть беспристрастными экспертами. «Процесс посредничества в социальном конфликте, - отмечает КЗ.Г. Запрудскпй, - во многом зависит от позиции, которую занимает сам посредник, от его собственных интересов». [21] Выбор посреднической позиции свидетельствует о заинтересованности этнических лидеров и организаций в компромиссном окончании конфликта. Итак, посредничество является видом конфликтного менеджмента, направленного на окончание конфликта.

Посредничество в этническом конфликте означает миротворческое вмешательство третьей стороны в конфликтные отношения с их согласия, занятие переходной позиции между конфликтом и его окончанием.

Компромиссный стиль и проблемно-поисковый подход к урегулированию конфликта на основе трехсторонних переговоров толерантности сторон и нахождения взаимовыгодных соглашений отличает посредничество от принудительных решений этнических споров арбитражем, судом, репрессивной пацификацией.

Посредничество направлено на предотвращение насилия в конфликте и восстановление устойчивой кооперации сторон. [22] Нормативные предпосылки посреднического вмешательства в региональный этнический конфликт были созданы в конце XIX в. в период кризиса международного порядка, основанного на балансе сил европейских мировых держав. В Гаагских конвенциях о законах и обычаях войны 1899 и 1977 гг. были определены основные правила посредничества: добровольность вмешательства в конфликт третьей стороны; трехсторонние переговоры в целях поиска компромиссного решения спора; содействие посредника решению спора и рекомендательный характер его предложений для конфликтующих государств.

Организационные предпосылки посредничества в решении регионального этнического конфликта были созданы под влиянием двух мировых войн.

Исключительная жестокость войн вызвала оппозицию общественного мнения большинства стран к войне как легитимному средству внешней политики.

Оппозиция воплотилась в международном праве, признающем агрессию государства преступлением и оправдывающем войну только средством борьбы с агрессором. Были созданы универсальная организация коллективной международной безопасности - Лига Наций и затем ООН, а также региональные межправительственные международные организации.

Расширился круг участников посреднического управления региональным конфликтом.

Третьей стороной могут быть представители отдельного государства, группы государств или международной организации.

Следовательно, в соответствии с нынешним международным правом и организацией посреднического вмешательства в этнический конфликт, роль посредника могут выполнять представители государства, группы государств, региональных межгосударственных организаций, ООН, а также представители общественных и международных общественных организаций. В этнических конфликтах, способных привести к войне, возрастает число иррациональных решений.

Угрозы и контругрозы мотивируются престижными соображениями, нежели трезвон оценкой соотношения сил.

Рефлективное вмешательство посредника направлено на освобождение восприятия конфликтной ситуации от этноцентризма и восстановление толерантности за счет поиска областей конвергенции интересов.

Стадиями рефлективной деятельности посредничества являются: 1) восстановление контакта конфликтующих сторон; 2) формирование доверия на переговорах путем совместной диагностики конфликта и определение совпадающих позиций сторон. [23] Не все исследователи согласны с ограничением посредничества рефлективной деятельностью. Р.Г. Абдулатинов и А.В. Дмитриев рассматривают рефлективную и результирующую функции посредничества фазами единого процесса урегулирования этнического конфликта. [24] В.А. Соловьев отмечает контролирующую функцию посредничества в период поствооруженного противостояния.

Посредник контролирует договоренности «о поэтапной ликвидации последствий конфликта и переход к обычным взаимоотношениям субъектов бывшего конфликта». [25] В условиях, после заключения мирных соглашений лидерами конфликтующих сторон, наблюдается дефицит доверия между этническими организациями.

Радикальная этноцентристская часть организации может использовать период переговорного процесса для подготовки к новой военной конфронтации. Поэтому посредник осуществляет контроль за выполнением мирных договоренностей, ограничивающих конфликтогенные фактор]>). На материале урегулирования осетино-ингушского вооруженного конфликта 1992 г. В.А. Соловьев исследовал роль посреднических федеральных структур в «реконструкции постконфликтного пространства», то есть нормализации отношений между субъектами конфликта. Эта нормализация происходит постепенно, через осуществление комплекса политико-правовых, административных, силовых, социально-экономических мер, ведущих к межгрупиовой кооперации и толерантности. Глава 2. Стратегия подавления политического экстремизма в Чеченской республике Стратегия подавления — это систематическое пресечение действий политического экстремизма в регионах посредством применения силы федерального государства.

Тактика стратегии подавления представляет ситуативный способ противодействия экстремизму. В 90-х годах на Юге России наблюдается тенденция повышения общественной опасности политического экстремизма. Она обусловлена существованием многочисленных экстремистских структур, стремящихся к ослаблению конституционного строя РФ насильственными средствами, а нередко — его вооруженному изменению. С этой тенденцией связано увеличение масштабов ведения экстремистской пропаганды, особенно на националистической и религиозно-фундаменталисткой основе.

Главным показателем повышения опасности экстремизма для жизни личности, населения региона и Федерации остается расширение практики терроризма. Об этом свидетельствует рост числа зарегистрированных на Юге России преступлений террористического характера. Если в 1997 г. было зарегистрировано 1535 террористических преступлений, то в 2000 г. — 4167 аналогичных преступлений. Даже неполные данные о совершенных преступлениях подтверждают тенденцию роста общественной опасности политического экстремизма.

Повышенная опасность политического экстремизма связана с расширением его географии на территории страны. Этому способствовал главный очаг терроризма, созданный антиконституционными силами в Чеченской Республике при поддержке международного терроризма. [26] Эти силы стремились перенести террористическую деятельность не только на территорию сопредельных субъектов Федерации Юга России, но и центральных регионов (например, террористические акты в Москве). Для политического экстремизма Юга России характерна устойчивая тенденция слияния экстремизма с организованной преступностью. Об этом свидетельствует уровень преступности в Южном федеральном округе, это примерно 340 тыс. преступлений в год. [27] Слияние экстремистов с организованной преступностью происходит на основе взаимной заинтересованности.

Наиболее стабильный характер данный процесс получил на территориях с затяжными межнациональными конфликтами — Осетии, Ингушетии, Дагестане, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии.

Преступные общества поддерживают радикальных сепаратистов и религиозных экстремистов для срыва антикриминальных мероприятий властей.

Экстремистские организации стремятся к сотрудничеству с организованной преступностью для получения финансовой, материально-технической помощи, участия в криминальном бизнесе. [28] Усиливает общественную опасность политического экстремизма на Юге России рост уровня организации экстремистских структур. У активных и устойчивых по времени экстремистских формирований эта структура дифференцирована. Она включает в себя системы тылового обеспечения, каналы поступления оружия, финансовых и материально-технических средств внутри страны и извне; использование современных электронных средств связи; пропаганду экстремистской идеологии для расширения социальной базы организации. На Юге России росту общественной опасности политического экстремизма способствует сохранение низкого уровня жизни населения в очагах межнационального напряжения. Если средний доход одного россиянина в конце 1998 г. был 900 руб. в месяц, то на Северном Кавказе он колебался от 300 руб. в Ингушетии до 600 руб. в Краснодарском крае. [29] Массовая безработица, показатели которой самые высокие на Северном Кавказе, побуждает заниматься полулегальным и криминальным бизнесом. За первое полугодие 1999 г. при снижении реальных доходов населения на 24% товарооборот вырос на 8%. [30] Такой разрыв объясняется вовлечением населения республик в теневую экономику — игорный бизнес, нелицензированное производство водочных и коньячных фальсификатов, производство нефтепродуктов, торговлю наркотиками, оружием.

Расширение теневой экономики означает расширение социальной базы политического экстремизма, поскольку он, как и криминальные структуры, заинтересован в нефункциональности правоохранительных институтов. Таким образом, в 90-е гг. на Юге России обозначилась тенденция повышения общественной опасности политического экстремизма.

Главной сущностной чертой данной тенденции является расширение практики и географии терроризма.

Повышение общественной опасности политического экстремизма было вызвано антиконституционным режимом Чечни, соединением экстремизма с организованной преступностью, сохранением очагов межнациональной напряженности.

Вследствие роста безработицы и теневой экономики произошло расширение социальной базы политического экстремизма. 2 . 1. Внутренние составляющие чеченского конфликта В основе кровопролитного противостояния 'Россия — Чечня' лежит, прежде всего, борьба за политический статус Чечни.

Данная конфронтация вызвана как объективными историческими причинами, так и серией страте гических просчетов со стороны Кремля в его кавказской политике.

Именно в Чеченской республике 'ельцинская' политика свободной федерализации ('Берите столько суверенитета, сколько хотите!'), а в практическом отноше нии неуправляемый процесс конфедерализации Российского государства в условиях идеологического вакуума, получила свое максимальное развитие.

Стремительный демонтаж светских институтов управления и власти, введе ние шариатских законов, - стали результатом национального самоопределения чеченцев. При молчаливом согласии Федерального Центра происходило формирование 'нового чеченского социума' под лозунгом: 'Свободная Ичкерия'. Появление новых лидеров и политических группиро вок, одновременный передел власти и собственности в республике в считанные мгновения разрушил фундаментальные основы чеченского об щества, утвердив основным законом Чечни - закон силы, надолго отодвинув при этом формирование гражданского общества. [31] Сегодня Чечня предстает перед нами в качестве т.н. 'криминальной республики'. Экономическое воспроизводство здесь заменено квазихозяй ственными формами активности, а тейповая принадлежность является определяющей в процессе межличностных и политических отношений. [32] Единое централизованное управление отсутствует.

Властные полномочия от правляют полевые командиры, которые представляют политическую, управленческую элиту, определяя стратегические цели и задачи развития республики.

Очевидно, что для последних факт независимости Ичкерии - есть неизбежный атрибут физического существования.

Поэтому использование любых форм противодействия Федеральному Центру (вооруженное противостояние, террористическая деятельность, идеологические диверсии, активная эксплуатация исламского фактора и т.п.) оценивается ими как сред ство выживания. В обществе, где утверждается возможность решать все политические, социальные и экономические проблемы только при помощи насилия, всегда появляются структуры (кланы), готовые эти возможности реализовать.

Постоянно находясь в экстремальных условиях, они заинтересованы в регулярном воспроизводстве данной ситуации. С другой стороны, за несколько лет 'независимости' в Чечне выросло поколение, которое практически не знает русского языка, не получило образования и ничего не умеет делать, кроме как держать оружие в руках, и не представляет себе иного существования, только в борьбе за суверенитет, сободу Ичкерии против агрессивной России. [33] Следует отметить еще один немаловажный фактор поступательного развития чеченского конфликта, а именно: стремительную исламизацию по литических отношений, которую многие ученые и аналитики связывают с появлением ваххабитского движения на Кавказе.

Основываясь на теории т.н. 'наступательного джихада' (право вести борьбу как против неверных, так и за чистоту ислама среди мусульман), ваххабиты очень быстро ассимилиро вались в республике.

Выступая против светского режима Москвы, и являясь более организованными и сплоченными, они моментально приобрели мно гочисленных сторонников и превратились в серьезную религиозно-политическую силу. [34] Необычайной популярности ваххабитских идей способствовали как общая слабость институтов традиционного ислама (отметим, что сам традиционный ислам исторически не всегда был лоялен к российской власти), так и мощная внешняя ресурсная поддержка.

Перспектива образования Чеченского исламского государства явля ется сильным раздражителем для Москвы, сам факт постановки вопроса о политической независимости Ичкерии воспринимается негативно, особен но в условиях взятого Кремлем курса на восстановление централизованного государства и укрепления вертикали власти.

Получение Чечней суверенитета ставит под сомнение дееспособность российской политической элиты, ее компетентность. Кроме того, здесь может возникнуть опасный прецедент, угроза повторения чеченского варианта каким-либо другим субъектом Рос сийской Федерации.

Выбранная Федеральным Центром политическая линия в отношении мятежной республики основывается на варианте силового решения конф ликта.

Основные цели: уничтожение военизированных отрядов сопротивления, формирование прокремлевских структур и институтов уп равления.

Вероятно, Москва до сих пор не имеет серьезной программы урегулирования чеченского кризиса.

Поэтому суть проблемы — непосредственное урегулирование конфликта - отодвигается на второй план.

Россия пытается посредством демонстрации силы представить себя центром по борьбе с международным терроризмом, восстановить свое могущество и влияние на Кавказе и Центральной Азии. На фоне военной операции в Ичкерии происходит рост антикавказс ких настроений в России, что отнюдь не настраивает Кремль на путь переговорного процесса. На уровне обыденного сознания Северный Кавказ и Чечня - в частности, воспринимаются как территория криминальных и антиконституционных сил, как угроза российскому государству и безопас ности его граждан. Ко всему прочему, важно учесть, что фактическое поражение Федерального Центра в первую чеченскую кампанию сильно уяз вило национальное самосознание русских. [35] 2.2. Международные аспекты чеченского конфликта Одним из наиболее острых дестабилизирующих факторов, оказыва ющих влияние на обстановку в зоне чеченского конфликта, на перспективу его урегулирования является внешнее участие. Об этом говорят хотя бы фак ты финансирования чеченских сепаратистов рядом исламских международных организаций и участия в военных действиях наемников из стран Ближнего и Среднего Востока.

Рассматривая международный аспект чеченской проблемы, можно условно выделить два вектора влияния: геополитический и гуманитарный. Иными словами, внешнее воздействие подразделяется на 'конструктивную озабоченность' происходящими событиями в Чечне и стратегию 'выдавли вания' России из Кавказского региона. [36] Сама Чеченская республика на сегодняшний день не представляет подлинного интереса в плане геополитического освоения территории для субъектов международного процесса.

Исключение составляют разве что не которые радикальные транснациональные мусульманские группировки, которые в силу своей природы стремятся к максимальной исламизации северокавказского региона. Чечня не занимает стратегического положения в рамках глобальной геополитики, не отличается наличием богатых полезных ископаемых в отличие от соседнего с ней Каспийского региона. В самые благополучные для республики годы здесь добывалось порядка 15-20 тонн нефти, а к 1991 г. добыча упала до 8-10 тонн. [37] Поэтому чеченская война если и представляет для каких-либо геополитических акторов выгоду, то только как средство решения строго определенных политических, экономи ческих задач, как то: - общее ослабление России как великой державы через сеть вооружен ных локальных конфликтов с последующим отторжением части российской территории; [38] - дестабилизация Каспийского региона как богатого источника нефти и газа через экспорт чеченского конфликта на соседние территории; - отстранение России от распределения и транзита каспийских энер горесурсов на мировые рынки. Не секрет, что еще в восьмидесятые годы XX в. в спецслужбах Вели кобритании разрабатывалась программа по подрыву положения России в Кавказском регионе посредством объединения на основе ислама и общих экономических интересов центробежных тенденций кавказских народов.

Сегодня для этого проекта появилась конкретная база — реальный интерес мирового нефтяного бизнеса (компании ' Amoco ', ' British Petroleum ', ' Texaco ' и др.) к запасам Каспия. Чечня в данной ситуации рассматривает ся исключительно как необходимый очаг военно-политической нестабильности, замыкающий на себе Россию. Иную позицию занимают страны-экспортеры нефти Персидского за лива, опасающиеся введения в эксплуатацию каспийского нефтедобывающего комплекса, как конкурирующей политико-экономичес кой структуры. Но эта противоположность интересам Запада заключена лишь в целях, но не в средствах их реализации. Здесь мятежная Ичкерия призвана выполнить задачу по дестабилизации всей каспийской геоэкономической системы. Таким образом, очевидно, что вокруг Ичкерии образовывается довольно опасная и крайне деструктивная общность интересов сил заинте ресованных в поддержании напряженности в регионе и распространении 'управляемого конфликта'. Отдельным корпусом проблем стоит гуманитарный аспект чеченского кризиса, а именно: проблема прав человека. В принципе среди стран Запада никто не подвергает сомнению законность и необходимость борьбы России с терроризмом и сепаратизмом (по крайней мере пока), но характер антитеррористической операции вызывает настороженность и озабоченность.

Действия в Чечне российских вооруженных сил противоречат комплексу до кументов Европы и ООН о правах человека. [39] На основании обвинений в нарушении российской стороной взятых на себя обязательств в соблюдении прав человека была предпринята попытка приостановить членство после дней в Парламентской Ассамблее Совета Европы (ПАСЕ). Это серьезнейшим образом осложняет отношения Москвы с международными финансовыми институтами. Более того, в обязательные для исполнения комиссией ЕС ре комендации включены положения о корректировках в сфере сотрудничества Европы и России, а именно: сокращение бюджетных ассигнований, отказ расширить преференции в торговле и т.д. Все эти факторы говорят о том, что проблема Чечни получила отныне международный статус и является уже не только внутренней проблемой России. С одной стороны, это упрощает урегулирование чеченского конф ликта, можно рассчитывать на поддержку и содействие реальному переговорному процессу, на финансово-экономическое наполнение 'мирной программы'. С другой - большое количество заинтересованных сторон рез ко сужает пространство для политических и дипломатических маневров Москвы в деле разрешения чеченского кризиса на государственном и международном уровне. [40] 2.3. Тактика физического подавления конфликта (анализ эффективности 1-ой и 2-ой чеченских компаний) В целях противодействия тенденции повышения общественной опасности политического экстремизма на Юге России федеральные органы власти избрали стратегию его подавления. Главным политическим средством подавления стала военная и антитеррористическая операция в Чечне.

Дополнительными средствами подавления политического экстремизма на Юге России были усиление уголовно-правового контроля и контрпропаганды.

Главной экстремистской структурой в Чечне был антиконституционный режим, который возник в 1992 году в результате вооруженного мятежа и насильственного захвата власти сепаратистами под руководством В. Дудаева.

Вооруженный сепаратизм был продуктом противостояния между националэкстремистскои элитой Чечни и федеральными властями, пытавшимися до 1994 г. и в период 1997—1999 гг. восстановить конституционный порядок в Чечне судебными и переговорными средствами.

Чеченский антиконституционный режим дважды оказал вооруженное сопротивление федеральной армии в 1994—1996 гг. и 1999—2000 гг., пока не был разгромлен.

Сегодня его остатки ведут борьбу бандоповстанческими и террористическими методами. [41] Антитеррористическая операция в Чечне проводилась с использованием тактики физического подавления. Эта тактика имеет несколько разновидностей.

Крайняя тактика — это использование федеральных вооруженных сил против политического экстремизма в регионе.

Военная операция 1994—1996 гг., проводимая по решению российского руководства в целях восстановления конституционного порядка в Чечне, не достигла политических и военных целей. Она завершилась хасавюртовским соглашением, не препятствующим распространению политического ваххабизма и терроризма на Юге и в других регионах России. О неэффективности тактики физического подавления политического экстремизма в первую чеченскую войну свидетельствует падение доверия населения России к своим вооруженным силам. Если в 1993 г. 53% населения видели в военных вооруженных защитников Отечества, мира и жизни граждан, то в 1998 г. — 24%. [42] Исследователи отмечают две главные причины неэффективности примененной военной тактики 1994—1996 гг. Во-первых, политическая недальновидность российского руководства.

Вначале 90-х гг. из Чечни были выведены федеральные войска, которые оставили большие запасы оружия и боевой техники, используемые впоследствии против мирного населения преступными структурами и формированиями. [43] В Южном регионе была утрачена федеральная монополия на легитимное применение силы для сохранения конституционного порядка. Во-вторых, неподготовленность российской армии к военным действиям для урегулирования этнополитического конфликта. [44] Наряду с отсутствием позитивных последствий первой военной операции против политического экстремизма сохранялись негативные последствия. Кроме падения престижа армии и руководства Федерации война унесла десятки тысяч жизней мирных жителей, российских военных, разрушила экономическую и социальную инфраструктуру Чечни, но не военный потенциал экстремизма.

Вторичное применение тактики военного подавления главного очага экстремизма на Юге России было более эффективным.

Незаконные вооруженные формирования в Чечне были разгромлены в 1999—2000 гг. за счет укрепления мощи, маневренности и дальнодействия федеральной армии. В 2000 г. в военных делах России наметилась позитивная тенденция. Усилилось внимание власти к армии и флоту, увеличились ассигнования на вооруженные силы, появились надежды на обновление техники и оружия, совершенствование управления армией.

Успеху второй военной операции в Чечне способствовала тактика контрпропаганды, направленная против идеологии политического экстремизма. За короткий период идеология политического экстремизма в Чечне эволюционировала. До середины 90-х гг. чеченской идеологией был националэкстремизм, обосновывающий допустимость вооруженной сецессии. В.А. Тишков отмечает, что националэкстремизм использовал травму сталинской депортации кавказских народов для пропаганды псевдонаучной мифологии «о свободолюбии и невозможности жизни горца без оружия». [45] В отличие от этнонационализма, целью которого остается моноэтническое государство, националэкстремизм исключает правовые пути достижения интересов этноорганизации. Во второй половине 90-х гг. прошлого века идеология на-ционалэкстремизма трансформировалась в религиозный экстремизм ваххабистского образца.

Ваххабизм внутри собственно религиозных отношений проявляет нетерпимость к традиционному исламу, а также к другим конфессиям. Он становится средством вовлечения в террористическую деятельность обедневшей части мусульманского населения. [46] В 1997—1999 гг. в Чечне существовал режим соперничающих вооруженных банд, которые пытались обрести легитимность через обращение к ваххабизму, а материальные средства получить за счет торговли людьми, наркотиками и внешних заказов на террористическую деятельность.

Вторжение чеченских бандформирований в Дагестан в 1999 г. было актом агрессии и, одновременно, знаком для националистических групп Северного Кавказа новой формы объединения на основе наднациональной идеологии религиозного экстремизма. В отличие от самопровозглашенной Ичкерии, федеральный центр не имел информационного органа накануне первой военной операции в Чечне.

Чеченская пропаганда распространяла стереотип, что «милитаризованный центр погубит ростки демократии в республиках». [47] Часть крупных российских СМИ оказалась под влиянием этой пропаганды и заняла прочеченскую позицию. [48] В 1994—1996 гг. военные меры борьбы с незаконными вооруженными формированиями были непопулярными в общественном мнении России. Число сторонников стратегии подавления не превышало 10% не только среди титульных этносов, но и русских. [49] Важной особенностью в освещении ситуации в Чечне стала трансформация позиций различных российских СМИ. Если в первую чеченскую компанию (1994—1996 гг.) большинство СМИ оправдывало вооруженную сецессию и часто вело репортажи со стороны сепаратистов, то в ходе антитеррористической компании 1999—2000 гг. практически все СМИ оправдывали необходимость защиты России от агрессии и угрозы, исходящей от режима Чечни как очага терроризма.

Чрезмерная длительность второй военной операции в Чечне снизила ее эффективность.

Аналитик В. Серебрянников видит главную причину этой длительности в низкой оснащенности (25%) новейшими образцами оружия и боевой техники Вооруженных Сил РФ в сравнении с 70—80% оснащенности западных армий. [50] Эту точку зрения разделял ранее командующий СКВО генерал-полковник Г. Трошев: «Техника, которой оснащены части СКВО, имеет, к сожалению, двадцатилетний возраст.

Статистика такова, что последнее десятилетие войска округа не получали ни одной единицы новых образцов боевой техники, как бронетанковой, так и авиационной». [51] Армия нуждается в реформе и новой технике. Без этого не будет успешным сдерживание повторных попыток антифедеральных сил к созданию незаконных вооруженных формирований на Юге России.

Антитеррористическая операция в Чечне завершена. Она направлена на подавление структур терроризма. Он представляет собой систематическое политически и преступно мотивированное насилие. Оно применяется в отношении отдельных лиц, групп населения, материальных объектов для устрашения субъектов федерации, ее жителей, а также для демонстрации неспособности центра контролировать конституционный порядок. [52] 2.4. Ситуация в Чеченской республике сегодня К стратегии подавления политического экстремизма относится уголовно-правовой контроль, специализированная деятельность органов государства по защите граждан от преступных посягательств. На Юге России некоторые субъекты РФ ввели запреты на создание религиозно-экстремистских организаций, стремящихся заменить светскую республику теократическим государством. В конце 90-х гг. власти Ингушетии и Дагестана приняли законы о запрете ваххабистской деятельности. [53] В 2000 г. в Чеченской Республике была отменена шариатская система власти и суда, и новая правительственная администрация совместно с федеральным центром стала восстанавливать светский конституционный порядок. В РФ строгие судебные приговоры выносятся лидерам и активистам экстремистских организаций, совершивших тяжкие уголовные преступления.

Требования части общественности об исполнении приговоров к смертной казни (приостановленной в РФ с 1996 г.) сочетаются с амнистией рядовых участников незаконных формирований. В 2001 г. большинство жителей Чеченской Республики, устав от войны и многих лет нестабильности, поддерживали федеральные силы.

Северо-Осетинским центром ИСПИ РАН был проведен социологический опрос среди жителей Чеченской Республики.

Опрашиваемые были сгруппированы по следующим признакам: 1) место проживания: предгорье или равнина; 2) возраст: 16— 29 лет, 30—49 лет, 50 и более лет. Один из вопросов звучал так: «Как Вы относитесь к тому, чтобы Чеченская Республика оставалась в составе России?». [54] Большинство жителей Чеченской Республики (69%) мыслят себя гражданами России.

Жители предгорья дают наибольший процент сторонников отделения (22%), и они же дают второй минимальный процент затруднившихся ответить (12%). В возрастной структуре минимальна доля сепаратистов в возрасте 30—49 лет. В этой группе преобладают лица со средним специальным и высшим образованием; они осознают губительность разрыва с русской культурой и не желают жить по законам шариата. Для части респондентов (17%) переход чеченского общества к мирной созидательной жизни представляется проблематичным. В начале 2001 г. отслеживание оперативной обстановки в Чечне было возложено на ФСБ, что ознаменовало конец военной фазы восстановления конституционного порядка.

Вторую фазу составили разработка конституции республики, формирование исполнительных органов власти и выборы органов законодательной власти.

Участившиеся взрывы и нападения на представителей федеральных сил, а также теракты (Минеральные Воды, Ессентуки) показывали, однако, что ресурсы спецслужб недостаточны.

Серьезной проблемой остается террор, запугивание местного населения.

Террор направлен, в основном, на сотрудничающих с федералами чиновников среднего и низшего звена (руководителей районов, поселков и сел). Есть угроза, что если федеральные власти не обеспечат их безопасность, они будут вынуждены вступать в тайные отношения с боевиками для получения гарантий своего выживания.

Осложняет обстановку террор по отношению к немногочисленному русскому населению. Это актуализирует вопрос о соблюдении прав русского населения республики. [55] На сегодняшний день общественно-политическая ситуация в Чечне достаточно стабильная и контролируемая, заявил на пресс-конференции в ИТАР-ТАСС президент Чеченской Республики Алу Алханов . 'В настоящее время в Республике зародилось дееспособное гражданское общество, - сказал он. - В Чечне плодотворно работают различные партии, движения, объединения'. Алханов также отметил, что и криминогенная ситуация в республике находится под контролем правоохранительных органов. 'Когда мы говорим о стабильности, конечно, надо иметь в виду не отдельные факты совершения преступлений, - сказал глава республики. - К сожалению, теракты совершают и в Лондоне, и в Египте, но ведь никто не говорит, что ситуация там в социально-экономической сфере полностью дестабилизирована'. Алханов выразил сожаление в связи с тем, что 'темпы в области восстановления, развития социальной и экономической сфер пока ниже, чем хотелось бы нам иметь.

Говоря о перспективах развития республики, он отметил, что 'на сегодня курс, выбранный нашим народом, поддерживается Федеральным центром - это курс мира и созидания, несмотря на трудности которые встречаются на пути решения больших и объемных задач'. ЗАКЛЮЧЕНИЕ При написании данной работы передо мной стояла цель - исследование этнополитического конфликта и стратегии его подавления на примере Чеченской Республики. Мною было концептуализировано понятие этнополитического конфликта; рассмотрена его природа, причины возникновения и сущность; типологизирован этнополитический конфликт; рассмотрены возможные стратегии правительственного контроля в этнополитическом конфликте; выделены внутренние составляющие и международные аспекты чеченского конфликта; проанализирована эффективность подавления конфликта; рассмотрена ситуация в Чеченской Республике на сегодняшний день. В первой главе рассматривается теоретико-методологическая база для изучения этнополитического конфликта. Мною концептуализировано понятие этнополитического конфликта, в котором наиболее глубоко отражена суть конфликта в Чечне. Под этническим конфликтом понимается конфликт, характеризующийся определенным уровнем организованного политического действия, участием общественных движений, наличием массовых беспорядков, сепаратистских выступлений и даже гражданской войны, в которых противостояние проходит по линии этнической общности. К вопросу о природе и причинах этнополитических конфликтов, надо сказать, что в научной литературе выделилось три подхода к анализу этнополитических столкновений: социологический, политологический и социально-психологический. В рамках социологического подхода причины конфликтов объясняются при опоре на анализ этнических параметров основных социальных слоев, групп, а также на исследование взаимосвязи и взаимовлияния социальной стратификации общества и разделения труда с этническими характеристиками региона, переживающего этнополитическую напряженность. Во втором, политологическом, в качестве ключевого исследуется вопрос о власти, доступа к ресурсам.

Опираясь на этот подход, ученые в первую очередь уделяют внимание трактовке роли национальных элит в мобилизации чувств в процессе межэтнической напряженности. При всей важности вопроса о политических и национальных элитах ограничение анализа причин этнополитического конфликта сферой элит не дает возможности объяснить в полной мере сам феномен массовой мобилизации и интенсивности эмоций его участников. А вот социально-психологический подход позволяет прояснить это.

Существует целевая типология конфликта. В соответствии с целевой типологией этнополитические конфликты делятся на статусные и гегемонистские.

Статусные конфликты происхо дят в связи с требованиями изменения политического положения этно группы в обществе.

Гегемонистский конфликт порождается требованием политичес кого преобладания этногруппы в отношении других этногрупп обще ства.

Сохранение доминирования одной этногруппы над другой провоцирует затяжные конфликты.

Статусные и геге монистские конфликты происходят преимущественно между нацио нальными меньшинствами и доминирующей этнонацией.

Исследователи применяют дополнительные целевые классификации этнополитического конфликта, так, Г.С. Денисова и М.Р. Радовель предлагают различать в статусном конфликте три формы: сецессию – отделение с целью создания собственного государства; ирредентизм - отделение части территории с целью присоединения ее к соседнему государству; энозис - отделение с целью присоединения к государству, где проживает основной массив одноименного этноса.

Существует типология, предлагаемой Ю.Г. Запрудским. В ней применяется критерий внутригосударственного уровня этнополитического конфликта. Разли чаются местные, региональные и социетальные конфликты. З.В. Сикевич предлагает свою типологию, где использует це левой и динамический аспекты протекания конфликта. В зависимости от целей конфликтующих сторон она называет пять конфликтов: кул турно-языковый, социально-экономический, статусный, территориал ный и сецессионный. Если учитывать мотивационные причины конфликта, то можно выделить следующие четыре типа конфликта: защитный, статусный, гегемо нистский и элитарный. Любой конфликт нуждается в правительственном контроле. Мною были рассмотрены две стратегии такого контроля в этнополитическом конфликте: силовой контроль и посредническое вмешательство.

Сущность силового контроля составляет предотвращение этническо го насилия посредством устрашения.

Существует четыре типа силового контроля: полицейский (включает в себя обеспечение безопасности групп посредством наказания за кон кретный факт насилия); выборочный ( включает в себя подавление лидеров и тех людей, которые стремятся создавать националистические организации); грубая сила ( включает в себя систематическое и широко распространенное использование силы для подавления любого проявления этнической дея тельности, невзирая на то, имеется ли в ней компонент насилия или нет); и ч етвертый тип контроля, который строится по принципу «разделяй и властвуй». В отличие от первых трех типов контроля, использование принципа «разделяй и властвуй» препятствует созданию националистической организации через игру на внутренних разногласиях между членами этнической группы, а не применением наказания.

Эффективность силового контроля во многих случаях можно оце нить по успешности борьбы с экстремизмом.

Против экстремизма применяется стратегия подавления.

Стратегия подавления означает использование государством силы для пресечения насильственных действий этноорганизации и перевода кон фликта в легитимное русло.

Вторая стратегия правительственного контроля – это посредническое вмешательство.

Посредничество имеет миротворческий характер и проектирует изменения хода конфликта в целях его окончания, минимизации деструктивных последствий насилия.

Посредничество - это отношение между внешними предложениями помощи и конфликтующими сторонами, нуждающимися в ней и соглашающимися на вмешательство третьей стороны. При всей заинтересованности сторон в посредническом отношении, оно остается временным.

Существуют разнообразные причины вовлечения третьей стороны в посредническое управление этническим конфликтом.

Третья сторона может вмешаться в конфликт по просьбе одного или обоих участников конфликта; третья сторона может быть вынужденным посредником, поскольку конфликт угрожает ее стратегическим интересам или ради сохранения системы отношений. Но независимо от ситуативной причины, побуждающей третью сторону к посредническому вмешательству в конфликт, во всех случаях посредничество отличает добровольный характер отношений между третьей стороной и конфликтующими сторонами: стороны соглашаются на вмешательство третьей стороны, не обладающей властью диктовать исход конфликта. Во второй главе рассматривается стратегия подавления политического экстремизма в Чеченской Республике.

Определенны внутренние составляющие и международные аспекты конфликта. Так, в основе кровопролитного противостояния 'Россия — Чечня' лежит, прежде всего, борьба за политический статус Чечни.

Данная конфронтация вызвана как объективными историческими причинами, так и серией страте гических просчетов со стороны Кремля в его кавказской политике. Еще одним немаловажным фактором поступательного развития чеченского конфликта является стремительная исламизация политических отношений, которую многие ученые и аналитики связывают с появлением ваххабитского движения на Кавказе.

Нельзя не отметить один из наиболее острых дестабилизирующих факторов, оказыва ющих влияние на обстановку в зоне чеченского конфликта, на перспективу его урегулирования - внешнее участие. Об этом говорят хотя бы фак ты финансирования чеченских сепаратистов рядом исламских международных организаций и участия в военных действиях наемников из стран Ближнего и Среднего Востока.

Проблема Чечни получила отныне международный статус и является уже не только внутренней проблемой России. В разрешении конфликта использовалась крайняя тактика физического подавления, т.е. использование федеральных сил против политического экстремизма в регионе. Было проведено две операции.

Первая операция 1994-1996 гг. не достигла военных и политических целей. Она привела к снижению доверия населения России к своим вооруженным силам. Можно выделить две причины провала: 1)политическая недальновидность российского руководства (из Чечни были выведены федеральные войска и оставлены большие запасы оружия и боевой техники); 2)неподготовленность российской армии к военным действиям для урегулирования этнополитического конфликта.

Вторичное применение тактики военного подавления конфликта в Чечне (1999-2000 гг.) было более эффективным.

Незаконные вооруженные формирования были разгромлены за счет укрепления мощи, маневренности и дальнодействия федеральной армии.

Успеху второй операции в Чечне способствовала тактика контрпропаганды, направленная против идеологии политического экстремизма. На сегодняшний день общественно-политическая ситуация в Чечне достаточно стабильная и контролируемая. Новая правительственная администрация совместно с федеральным центром восстанавливают светский конституционный порядок, правоохранительную систему, местные органы управления. В Чеченской Республике началось восстановление экономической и бытовой инфраструктуры для возвращения беженцев.

Говоря о перспективах развития Чечни, Президент республики отметил, что 'на сегодня курс, выбранный нашим народом, поддерживается Федеральным центром - это курс мира и созидания, несмотря на трудности, которые встречаются на пути решения больших и объемных задач'…. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1. Абдулатипов Р. России не надо войн // Независимая газета. 1993. 30 июня. С.3 2. Абдулатипов Г.Г. Парадоксы суверенитета.

Перспективы человека, нации, государства. М., 1995. С. 123; Дмитриев А.В. Конфликтология //Учебное пособие. М, 2000. С. 288. 3. Акаев В. Ислам и политика (на материалах современной Чечни) // Ислам и политика на Северном Кавказе. Вып. 1. Ростов-на-Дону, 2001. С. 56—57. 4. Барбашин М.Ю. К понятию этнополитического конфликта // Южнороссийское обозрение. 5. Волков Ю.Г. Социология: Элементарный курс: Учеб.

Пособие. // М.: Гардарики, 2001. С.231. 6. Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В., Солдатова ГУ. Демократизация и образы национализма в РФ 90-х годов. М., 1996. С. 88, 92. 7. Дубнов В. Дуга невидимого фронта // Новое время. 2000.№2. 8. Дугин А. Г. Основы геополитики. М., 1999. С.806. 9. Запрудский Ю.Г. Региональные конфликты на Северном Кавказе // Регио нальный политический конфликт / Отв. ред. В.Н. Коновалов.

Ростов н/Д, 2003. С. 64. 10. Запрудский Ю.Г. Медиаторинг конфликтный // Человек и общество: Кратким энциклопедический словарь-справочник (политология). Ростов н/Д, 1997. С, 270. 11. Ислам и политика на Северном Кавказе.

Ростов-на-Дону: Издательство СКНЦ ВШ, 2001. 12. Казанцев В.Г. Конституционный порядок в регионах федерации (социологический анализ) Ростов н/Д, 2004г. С.163. 13. Калашников Д.В. Переговорным метод управления конфликтом // Социологические исследования. 1998. № 5. С. 110. 14. Каутский К. Национализм и интернационализм. М., 1918. С. 16 15. Косиков И.Г., Косшова Л.С. Северный Кавказ.

Социально-экономический справочник. М, 1999. С. 35—36. 16. Красная звезда. 2000. 10 янв. С. 1. 17. Макеев В.В., Гулиев М.А. Политическая толерантность в межэтнических конфликтах.

Монография. – Ростов н/Д: РЮИ МВД России 2004. С.52-54. 18. Малый толковый словарь русского языка. 2-е изд. М.. 1993. С. 416. 19. Мацнев А.А., Этнополитические конфликты: природа, типология и пути урегулирования //Социально-политический журнал. 1996г. №4, С42-44. 20. Международный терроризм как феномен XX века: эволюция форм и этапы борьбы с мировым злом // Закон и право. 1999. № 12. С. 6—13. 21. Овруцкип А.В. Чеченский конфликт: социальные представления об агрессии, образы войны // Насилие в современной России.

Ростов-на-Дону, 1999. С. 67. 22. Петрищев В.Е. Правовые и социально-политические проблемы борьбы с терроризмом // Государство и право. 1998. № 3. С. 92. 23. Посредничество // Большой юридический словарь (под ред. Сухарева А.Я. и др.). М., 1997. С. 510. 24. Сампиев И.М. О некоторых аспектах противостояния религиозному экстремизму // Ислам и политика на Северном Кавказе / Отв. ред. В.В. Черноус. Вып. 1. Ростов-на-Дону, 2001. С. 79. 25. Северо-Осетинский центр ИСПИ РАН // Реформирование России: от мифов к реальности.

Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 году. Т. 1. М., 2001. С. 330. 26. Сепаратизм // Большой юридический словарь / Под. ред. А.Я. Сухарева, В.Д. Зорькина, В.Е. Крутских. С.620. 27. Серебрянников В.В. Генералы и политика // Формирование России: от мифов к реальности.

Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 г. М., 2001. Т.1. С.261. 28. Серебрянников В.В. Война в зеркале общественного мнения // Впасть. 1999. № 2. С. 41. 29. Современное положение Чечни: социально-политический аспект: Сб. науч. Ст.

Выпуск 4: Южнороссийское образование/ Отв. ред. В.В. Черноус. – Ростов н/Д: СКНЦ ВШ, 2001, С.83. 30. Соловьев В.А. Реконструкция социально-политического пространства этнотеррнториального конфликта (на опыте урегулирования осетино-ингушского конфликта в октябре-ноябре 1992 г.). Ростов н/Д, 2001. С. 15. 31. Состояние преступности в России за 2000 год. ГИЦ МВД РФ // Реформирование России: от мифов к реальности.

Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 году. Т. 1. М., 2001. С. 17—19. 32. Суд // Большой юридический словарь (под ред.

Сухарева А.Я. и др.). М., 1997. С, 664. 33. Тишков В. А., О природе этнического конфликта // Свободная мысль. 1993. № 4. С. 8 34. Тишков В.Н. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны) М.,2001. С.520. 35. Третейский суд (арбитраж) // Большой юридический словарь (под ред.

Сухарева А.Я. и др.). М, 1997. С. 705. 36. Фетисов М.Г. В интересах национальной безопасности // Южный федеральный округ.

Информационно-аналитический бюллетень. 2001. № 3. С. 26—29. 37. Халмухаммедов А. Возможная стратегия урегулирования ситуации в Чеченской республике // Центральная Азия и Кавказ. 2000. №2. 38. Чернобровкин И.П., Этнонациональный конфликт: природа, типы и социальный контроль.

Ростов н/Д. 2001г. 39. Чумиков А.Н. Управление конфликтом и конфликтное управление как новые парадигмы мышления и действия // Социологические исследования. 1995. № 3; Заирудский Ю.Г. Менеджмент конфликтный /7 Человек и общество: Краткий энциклопедический словарь-справочник (политология). Ростов и/Д. 1997. С. 276. [1] Абдулатипов Р. России не надо войн // Независимая газета. 1993. 30 июня. С.3 [2] Чернобровкин И.П., Этнонациональный конфликт: природа, типы и социальный контроль.

Ростов н/Д, С.5 [3] Барбашин М.Ю. К понятию этнополитического конфликта // Южнороссийское обозрение. [4] Тишков В. А., О природе этнического конфликта // Свободная мысль. 1993. № 4. С. 8 [5] Мацнев А.А., Этнополитические конфликты: природа, типология и пути урегулирования //Социально-политический журнал. 1996г. №4, С42-44. [6] Волков Ю.Г. Социология: Элементарный курс: Учеб.

Пособие. // М.: Гардарики, 2001. С.231 [7] Каутский К. Национализм и интернационализм. М., 1918. С. 16 [8] См. ссылку 5. С.44-50. [9] Сепаратизм // Большой юридический словарь / Под. ред. А.Я. Сухарева, В.Д. Зорькина, В.Е. Крутских. С.620. [10] Запрудский Ю.Г. Региональные конфликты на Северном Кавказе // Регио нальный политический конфликт / Отв. ред. В.Н. Коновалов.

Ростов н/Д, 2003. С. 64. [11] См. ссылку 2. С.47-54. [12] См. ссылку 2. С.93. [13] Чумиков А.Н. Управление конфликтом и конфликтное управление как новые парадигмы мышления и действия // Социологические исследования. 1995. № 3; Заирудский Ю.Г. Менеджмент конфликтный /7 Человек и общество: Краткий энциклопедический словарь-справочник (политология). Ростов и/Д. 1997. С. 276. [14] Малый толковый словарь русского языка. 2-е изд. М.. 1993. С. 416. [15] Макеев В.В., Гулиев М.А. Политическая толерантность в межэтнических конфликтах.

Монография. – Ростов н/Д: РЮИ МВД России 2004. С.52-54. [16] Посредничество // Большой юридический словарь (под ред. Сухарева А.Я. и др.). М., 1997. С. 510. [17] Третейский суд (арбитраж) // Большой юридический словарь (под ред.

Сухарева А.Я. и др.). М, 1997. С. 705. [18] Суд // Большой юридический словарь (под ред.

Сухарева А.Я. и др.). М., 1997. С, 664. [19] Калашников Д.В. Переговорным метод управления конфликтом // Социологические исследования. 1998. № 5. С. 110. [20] Понятие проблемно-поискового подхода применяют В.Бюль, Дж.Беркович. Дж. Хеймс, К. Мур и другие конфликтологи. [21] Запрудский Ю.Г. Медиаторинг конфликтный // Человек и общество: Кратким энциклопедический словарь-справочник (политология). Ростов н/Д, 1997. С, 270. [22] Посредничество // Большой юридический словарь (под ред. Сухарева А.Я. и др.). М., 1997. С. 510. [23] См. ссылку 13. С.58-60. [24] Абдулатипов Г.Г. Парадоксы суверенитета.

Перспективы человека, нации, государства. М., 1995. С. 123; Дмитриев А.В. Конфликтология //Учебное пособие. М, 2000. С. 288. [25] Соловьев В.А. Реконструкция социально-политического пространства этнотеррнториального конфликта (на опыте урегулирования осетино-ингушского конфликта в октябре-ноябре 1992 г.). Ростов н/Д, 2001. С. 15. [26] Международный терроризм как феномен XX века: эволюция форм и этапы борьбы с мировым злом // Закон и право. 1999. № 12. С. 6—13. [27] Состояние преступности в России за 2000 год. ГИЦ МВД РФ // Реформирование России: от мифов к реальности.

Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 году. Т. 1. М., 2001. С. 17—19. [28] Фетисов М.Г. В интересах национальной безопасности // Южный федеральный округ.

Информационно-аналитический бюллетень. 2001. № 3. С. 26—29. [29] Косиков И.Г., Косшова Л.С. Северный Кавказ.

Социально-экономический справочник. М, 1999. С. 35—36. [30] Там же. С. 29. [31] Современное положение Чечни: социально-политический аспект: Сб. науч. Ст.

Выпуск 4: Южнороссийское образование/ Отв. ред. В.В. Черноус. – Ростов н/Д: СКНЦ ВШ, 2001, С.83. [32] Халмухаммедов А. Возможная стратегия урегулирования ситуации в Чеченской республике // Центральная Азия и Кавказ. 2000. №2. [33] См. ссылку 31. [34] Ислам и политика на Северном Кавказе.

Ростов-на-Дону: Издательство СКНЦ ВШ, 2001. [35] См. ссылку 31. [36] См. ссылку 31. [37] Дубнов В. Дуга невидимого фронта // Новое время. 2000.№2. [38] Дугин А. Г. Основы геополитики. М., 1999. С.806. [39] 'Всеобщая декларация прав человека', - принята Генеральной Ас самблеей ООН 10.12.1948г.; 'Международный пакт о гражданских и политических правах' - 16.12.1966г.; 'Заключительный Акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе ' -1975 г. [40] См. ссылку 31. [41] Казанцев В.Г. Конституционный порядок в регионах федерации (социологический анализ) Ростов н/Д, 2004г. С.163. [42] Серебрянников В.В. Война в зеркале общественного мнения // Впасть. 1999. № 2. С. 41. [43] Тишков В.Н. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны) М.,2001. С.520. [44] Серебрянников В.В. Генералы и политика // Формирование России: от мифов к реаль ности.

Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 г. Т. 1. М, 2001. С. 260. [45] См. 28. [46] Акаев В. Ислам и политика (на материалах современной Чечни) // Ислам и политика на Северном Кавказе. Вып. 1. Ростов-на-Дону, 2001. С. 56—57. [47] Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В., Солдатова ГУ. Демократизация и образы национализма в РФ 90-х годов. М., 1996. С. 92. [48] Овруцкип А.В. Чеченский конфликт: социальные представления об агрессии, образы войны // Насилие в современной России.

Ростов-на-Дону, 1999. С. 67. [49] Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева ВВ., Солдатова Г.У. см. 47. С. 88 [50] Серебрянников В.В. Генералы и политика // Формирование России: от мифов к реальности.